О продолжении актерской династии, любимой девушке и работе со звездными коллегами − в интервью
Григорию Вернику, как и многим представителям творческих династий, приходится доказывать, чего он стоит сам по себе. И делает он это не по годам мудро, тонко и с иронией к себе. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера».
— Гриша, мы с тобой общаемся после кинопроб. Знаю, что некоторые твои коллеги посещают психологические и актерские тренинги, где учатся тому, как добиться успеха, в частности, проходить пробы…
— Я ни на какие тренинги не хожу. Мне кажется, что лучший тренинг — это как раз сами пробы. Даже когда я очень хочу попасть в проект, говорю себе, что мы можем не совпасть с режиссером и только на пробах поймем, подходим ли друг другу. Конечно, бывает обидно, но это часть профессии. И я понял, что нельзя ничего загадывать, как сложится, так и сложится, но ты должен по максимуму проявить себя.
— И это у тебя, как я понимаю, получается, потому что ты без перерыва снимаешься…
— Тьфу-тьфу-тьфу, но это не главные роли, хоть и большие. А, чего лукавить, какой артист не хочет главных ролей! (Улыбается.)
— Раньше ты говорил, что очень зажимался, когда стоял на сцене один. Это был профессиональный страх или ты стеснительный человек?
— Это было связано с профессией. Я в принципе не стеснительный, но бывает, что, оказавшись рядом с кумиром, с которым очень хотел бы пообщаться, начинаю теряться, не знаю, как себя вести. Например, моя девушка Маша (актриса Мария Янычева. — Прим. авт.) снималась в клипе «Анакондас», а я обожаю эту группу. И, узнав, что у нее будут там съемки, я моментально сказал ей: «Я поеду с тобой», а через секунду: «Нет, не поеду», и так шло по кругу. (Смеется.) В результате я решил забрать ее со съемки, но это был предлог, чтобы пообщаться с музыкантами. Так вот, я приехал за ней и зажался так, что встал к стеночке и молча с восторгом смотрел на них, а на обращенные ко мне вопросы ответил невнятным набором слов. (Смеется.) Маша тогда очень удивилась, потому что знает меня другим — открытым, общительным.
— А на сцене или в кадре ты никогда не впадал в подобное состояние из-за очень значительного партнера?
— В спектакле Театра Наций «На всякого мудреца» я играю с Александром Львовичем Семчевым. И это для меня огромное счастье, потому что он прекрасный артист и человек, к тому же легкий в общении. От этого появляется ощущение полной свободы, что очень помогает на сцене. Или Виктор Александрович Вержбицкий. Недавно я шел по коридору в театре, увидел его около гримерки, и тут он спросил: «Гриша, как дела?» Неожиданно у нас завязался хороший живой разговор, мы смеялись, и в определенный момент я вдруг поймал себя на мысли, что общаюсь со злодеем из «Черной молнии», и это же круто! О чем я ему и сказал. На что Виктор Александрович ответил мне проникновенно: «Да, да, помню, было такое». (Смеется.)
— Это удивляет, потому что ты ребенок из актерской семьи, мог часто видеть за кулисами МХТ того же Александра Семчева…
— Да, но меня-то они знали как маленького Гришу. А я начал понимать, что это гиганты и мастера, только став старше. Я в детстве бывал у папы на репетициях «Пиквикского клуба», его ставил Евгений Александрович Писарев, на курс к которому спустя много лет я поступил в Школу-студию МХАТ. Кстати, была забавная история. На одной из репетиций они пробовали по-разному решить сцену, и когда вроде бы определились с ней, то пятилетний мальчик Гриша внезапно поднял голову от геймбоя и сказал: «Знаете, вообще все надо делать не так. Это не смешно». И все легли. (Смеется.)
— А что тебе было особенно интересно за кулисами или на съемочной площадке в детстве и подростком?
— Когда я приходил за кулисы, то не задумывался о том, что театр — это не только актеры, но и множество других цехов. Я чувствовал себя крутым, что я оказался рядом с кем-то из «звезд». А на съемочную площадку я, по-моему, впервые попал лет в пять. Это было в Абхазии. Снимали сцену, где официант стреляет человеку в голову и подбрасывает пистолет папе. Но это не стало для меня главным потрясением, потому что режиссер этого фильма — я называл его дедушка Сева (Всеволод Плоткин. — Прим. авт.) — подарил мне коробку рахат-лукума. И пока они что-то там снимали, я ел его, а мир переставал существовать. Так что мои первые впечатления от съемок: папа с пистолетом и рахат-лукум. (Смеется.)
— Тебя в семье никто мягко не подталкивал к актерству?
— Разговоры, конечно, были. Дедушка мечтал, чтобы я стал артистом, но при этом он всегда говорил, что если ты не чувствуешь, что не можешь жить без этого, то заниматься актерской профессией не нужно. А я в то время не то что не чувствовал, что не могу без актерства жить, а даже не думал об этом.
— Но в четырнадцать лет ты уже снимался в большой роли в сериале «Избранница». Как это произошло, сразу согласился и не боялся ли?
— Все случилось достаточно внезапно. Режиссер Оксана Байрак утвердила меня в проект без проб. Папа много снимался у нее, и мы были знакомы. На это неожиданное предложение согласился, не раздумывая, и не испытывая при этом никакого страха, и не осознавая ответственности, что пошло на пользу. Но у меня был огромный интерес, и я в четырнадцать лет почувствовал себя взрослым — я занимался настоящей работой, и это оказался магический мир кино.
— И неужели после съемок ты ни на минутку не захотел стать актером?
— Нет. И да. Но у меня уже появился этот бэкграунд. Вполне возможно, что он повлиял на дальнейшее принятие решений. Сейчас, снимаясь в сериале «Жиза», я оказался на площадке с ребятами, которые этим занимаются с детства, у некоторых по шестьдесят ролей, и вот они, видимо, давно определились с выбором, в отличие от меня. Если бы я не попал в школьную театральную студию, куда меня, по сути, затащили обманом учителя, это отдельная история (смеется), я бы, возможно, не поступал в театральный институт.
— Знаю от папы, что он тебе, еще совсем мальчишке, рассказывал о каких-то своих детских и юношеских романтических увлечениях, и что он всегда был с тобой нежен и ласков…
— Да, папа рассказывал, я много спрашивал об этом. И маму, кстати. Родители — это мои друзья. Я никогда не боялся поделиться с ними чем-то важным, спросить совет, да и сейчас это не изменилось. Мы созваниваемся каждый день. Меня вообще не наказывали в глобальном смысле этого слова. В детстве, например, у нас был заведен такой порядок: я мог играть в приставку по часу в день только в пятницу, субботу и воскресенье. И у меня вопросов не возникало. Потом я узнал, что у кого-то из одноклассников по-другому, но мне и это казалось нормальным. Я прямо помню свои мысли: раз родители решили так, значит, зачем-то это нужно. Однажды мне запретили играть на выходных, и я, конечно, расстроился, ждал этого всю учебную неделю. Пятница прошла за просмотром кино и чтением книг. А вот в субботу папа повел меня сначала в клуб «Самолет» (там стояли игровые автоматы), а потом в кино. Были бы все наказания такими. (Смеется.)
— Какие у тебя отношения с дядей Вадиком?
— Я Вадика обожаю. Очень люблю, когда он заходит в гости. У него зачастую есть какая-то особенная позиция, свой взгляд на вещи, мне интересно его мнение. Они с папой совершенно по-разному мыслят. Когда я готовился к поступлению, все слушали, как я читаю стихотворение, и дедушка, и папа сразу начинали со мной репетировать, спорить друг с другом, а Вадик сказал: «По-моему, прекрасно». (Смеется.)
— Папа с Вадиком, хоть и двойняшки, на мой взгляд, очень отличаются и в эмоциональности. А ты какой?
— Я, как и папа, очень эмоциональный и вспыльчивый. И это много раз играло против меня, но в какой-то момент я сказал себе: «Парень, возьми себя в руки и научись самоконтролю!» Я все равно импульсивный человек, могу моментально зажечься, но работаю над этим.
— Знаю, что тебя брали в несколько театральных вузов, но выбрал ты Школу-студию МХАТ. Потому что ее окончили папа и дядя?
— Нет, но когда я пришел туда первый раз, сразу почувствовал свою атмосферу. Я хотел учиться в ГИТИСе, но там меня просто задавили стены, лестницы, свет, и когда меня не взяли, ушел оттуда без сожаления. В Щукинском училище тоже была потрясающая атмосфера. Но я недолго выбирал между двумя вузами, потому что в Школе-студии курс набирал Евгений Александрович Писарев, а мне очень нравились его спектакли: «Кинастон», «Пиквикский клуб», «Примадонны», я смотрел их не один раз.
— Ты хотел идти в театр после окончания института?
— Да, у меня вопрос, идти ли в театр, не стоял даже изначально, наверное, во многом благодаря дедушке. Я очень этого хотел. И рад, что попал именно в Театр на Малой Бронной, в тот театр, в котором хотел работать. А стремился именно туда я потому, что худруком Театра на Бронной стал Константин Юрьевич Богомолов, а я просто обожаю его спектакли и мечтал с ним работать. Кстати, в спектакль «На всякого мудреца…» Константин Юрьевич позвал меня репетировать еще во время учебы. Я тогда скакал до потолка от восторга. (Смеется.)
— В театр твоего мастера не хотел попасть?
— И да, и нет. Мне очень нравится Театр им. Пушкина, и до сих пор, приходя туда, я чувствую себя как дома. В конце обучения в Школе-студии я пришел к нему на разговор. Мы, естественно, обсудили все на свете, и в определенный момент, собрав волю в кулак, я спросил: «Евгений Александрович, у нас уже четвертый курс. Я понимаю, что неэтично спрашивать, берете вы меня к себе или нет, но вы берете или нет?» (Смеется.) Как вы понимаете, меня он не взял, что дало мне возможность показываться в другие театры. При этом я сейчас играю в Театре им. Пушкина в спектакле «Машалава» (режиссер Владимир Киммельман. — Прим. авт.), который мы поставили еще студентами. Так что, думаю, все мы оказываемся там, где должны быть. Кстати, я показывался в парном отрывке с Машей, и нас вместе взяли в труппу.
— Сколько лет вы с Машей уже вместе?
— Второй год.
— А когда начались ваши отношения?
— У нас была романтическая история на втором курсе, но она оборвалась и уже на новом уровне возобновилась спустя два года.
— И за эти два года никто ни в кого не влюбился?
— Нет, мы ждали друг друга. (Улыбается.)
— Когда ты стал жить самостоятельно, сразу почувствовал себя комфортно?
— Нет, конечно, я в принципе очень тяжело отношусь к переменам в жизни. Могу шторы выбирать три месяца, а тут я внезапно съехал от папы. Конечно, это был стресс для мозга, для сердца, для всего. Но наше с Машей решение было обдуманным, хотя и принятым быстро.
— У вас в бытовом плане настоящая семья, а не просто совместное проживание двух молодых людей?
— Для нас дом — это очень важно. Маша прекрасно готовит, и я очень люблю, когда она это делает. За это я ее и выбрал. (Смеется.) Шучу, конечно. Мне тоже пришлось ради нее начать готовить, но только определенные блюда, а именно стейки. И все. И когда к нам приходят гости (а, как правило, мы с друзьями собираемся у нас), мясом занимаюсь я. Но в целом у меня не лежит душа к кулинарии. За порядком в доме, в принципе, тоже следим сами. Я вообще очень люблю порядок и не могу жить в хаосе — он проникает в голову.
— Ты иногда нуждаешься в уединении?
— Иногда да, когда нужен отдых от всего. Но не когда я рефлексирую или занимаюсь самоуничтожением. Есть люди, которые закрываются и решают свои проблемы наедине с собой. Так вот, я к ним не принадлежу. (Смеется.) Я все это люблю делать громко вслух, как правило, с Машей или с близкими, друзьями. Мне нужно выговориться и услышать, что мне на это скажет близкий человек, которому я доверяю. А один я люблю посмотреть какое-то кино или почитать.
— Когда ты говоришь о Маше, восхищаешься ей, перечисляешь, что она веселая, легкая, красивая. А что еще скажешь о ней как о человеке?
— Маша — мой друг. И это главное. Я не могу назвать что-то конкретное, мне кажется, все будет не то, что бы я ни сказал. У нее удивительные глаза. Помню, что меня купили ее руки, я подумал, что это самые красивые руки, которые я видел. Могу достать из себя многое, но это очень личные вещи, которые я скрою от публики. (Смеется.)
— Ты, как я поняла, делишься с Машей всем или почти всем. А она с тобой?
— Да. На тот уровень открытости и доверия, который есть между нами сейчас, мы на самом деле вышли давно. Бывает сложно поговорить о чем-то, потому что позиции наши отличаются, но в итоге мы всегда находим общий язык. Один раз неделю спорили, какой диван выбрать, но выбрали же в итоге!
— Некоторое время назад ты говорил, что для тебя самое важное в людях — это честность, умение сопереживать и желание помогать, даже когда человек не просит. Так ли это сейчас?
— Я и сейчас очень ценю в людях сопереживание и честность, но вот то, что я сказал про умение помогать без слов, мне уже кажется юношеским идеализмом. Я бы поменял это на человечность. Мы все по-разному подключаемся к людям, кто-то так, что ему хочется сказать: «Спасибо, отстаньте», а кто-то, наоборот, холодно и неэмоционально, но именно его советы «со стороны» помогают.
— Ты, можно сказать, родился с золотой ложкой во рту. Были ли у тебя какие-то желания и запросы в детстве и юности, в которых тебя ограничивали?
— В нашей семье никогда не было заоблачных запросов. У меня в школе некоторые ребята ходили с рюкзаками и портфелями Louis Vuitton, Prada, Gucci. И я подозреваю, что, наверное, у моих родителей была возможность покупать мне подобные вещи. Одна моя одноклассница приходила в школу в браслетах Cartier. А я этого никогда не просил. Но если бы попросил, думаю, мне бы сказали: «Ты что, сын?! Всему свое время». И это был бы момент воспитания. Пока у меня не появились свои деньги, я никогда не спрашивал много на карманные расходы. Только на то, чтобы сходить с друзьями раз в неделю в кино, посидеть в каком-нибудь кафе, купить себе пиццу в школьной столовке и есть бургеры в «Старлайте».
— И когда у тебя появились свои деньги?
— После «Избранницы». Но насколько я помню, сам я финансами еще не распоряжался, они были у родителей, я брал, когда мне требовалось. Так что я их не прочувствовал. А вот когда на втором курсе я снялся в сериале «Мамы чемпионов», у меня появилась возможность перестать просить у родителей на карманные расходы, я почувствовал себя взрослее и постарался пожить на свои средства какое-то время. И, в принципе, уже несколько лет живу так.
— У тебя есть машина?
— Нет, пока я не вижу необходимости в этом, потому что в любой момент можно заказать такси, чтобы доехать из одной точки города в другую. А если я вижу, что пробки большие, обычно пользуюсь метро. Пока в театре идет ремонт, мы играем в ДК на Яузе, и туда я езжу исключительно на метро.
— Ты стильно одеваешься. Любишь на это тратить деньги?
— Я люблю качественные и прикольные вещи, и они не обязательно должны быть брендовыми. Недавно купил себе майку за четыреста рублей, из которой вообще не вылезаю. И это никакой не выпендреж, у меня есть и дорогая одежда, то, что я долго хотел и купил. Дело в самоощущении, вот и все.
Читайте также: Григорий Верник: «Связь с родителями я не терял тогда и не теряю сейчас».
